Dads
, лет2 сентября 2006 00:33
Заколдованное место
(Россия через 100 лет)
На берегу Оки пиликала гармошка,
под старою ветлой топтал гусыню гусь.
Упившаяся в дым смазливая бабёшка
сказала мне: "Пойдём скорее, я боюсь".
Опять мне повезло, опять мужья и братья
погонятся за мной, обрезами тряся,
дай бог, красотку хоть успею заломать я,
а то ведь ни за что завалят, как гуся.
Опять я загулял на свадьбе деревенской,
и поначалу было всё как у людей,
да чуток я к словам о горькой доле женской,
и вышло вновь, что я - развратник и злодей.
У тихого ручья среди густой крапивы
мы наконец-то свой остановили бег,
и под густым шатром к земле припавшей ивы
забылись мы в плену Эротовых утех.
И воздух, и земля, и травка, и листочки -
всё завертелось вдруг, слилось и расплылось,
медовый женский стон звенел, как эхо в бочке,
и время как табун мустангов вскачь неслось.
Когда мы, наконец, отлипли друг от друга,
пригладили вихры, стряхнули грязь с колен,
Я понял, что не та - чуть-чуть не та округа,
что порастряс мозги Эротов бурный плен.
Мы вышли на большак - подруга обомлела,
я тоже пасть раскрыл со словом "твою мать";
висело над землей космическое тело,
ну а деревню я вообще не мог узнать.
Ряд беленьких домов под красной черепицей,
заборов и плетней нигде в помине нет,
селяне - как в кино, улыбчивые лица,
и каждый просто, но с иголочки одет.
"Здорово, мужики! А Ванька Евстигнеев, -
затараторил я, - где мне его найти?"
Уставились на нас, как пидоры на геев,
и лыбятся стоят, вот мать твою ети!
Потом собрались в круг и стали по-английски
мурчать и стрекотать: "Йес, йec, абориген!" -
а кто-то притащил хлеб, виски и сосиски,
и кто-то произнёс по-русски: "Кушай, мэн".
Я вскоре разузнал, коверкая английский,
что на дворе уже две тыщи сотый год.
Я выругался: "Fuck!" - и поперхнулся виски,
и по спине, смеясь, стал бить меня народ.
Так, значит, вона как! Профукали Расею!
Сожрал нас, как гуся, зубастый дядя Сэм.
Ну, ладно, вот сейчас напьюсь и окосею,
за родину, за мать, натру лекало всем!
"Xeй, ю, абориген, - кричат американцы, -
тут свадьба, заходи, почётный будешь гость!"
Ах, свадьба? Хорошо! Закуска, бабы, танцы.
Сама собой ушла и растворилась злость.
"Жених наш - астронавт, - втирают мне ковбои,
а бабу отхватил, прикинь, - фотомодель!"
Я с грустью посмотрел на небо голубое.
Да, видимо и здесь устрою я бордель.
И как я загадал - так всё и получилось.
К невесте я подсел - и вмиг очаровал,
так рассмешил ее, что чуть не обмочилась,
а жениху в бокал стрихнина насовал.
Жених пошёл блевать, а я шепчу невесте:
"Ну на фиг он тебе, тупой летун-ковбой?
К тому ж на кораблях они там спят все вместе,
и каждый космонавт немножко голубой.
А я бы бросил всё ради такой красивой,
собрал бы для тебя все лилии долин..."
Очухался, гляжу - опять лежу под ивой,
уже не с Манькой, нет - с фотомоделью, блин.
Одежда там и тут, трусы висят на ветке,
и пена на губах красавицы моей.
И голос из кустов: "Ага, попались, детки!
Сейчас узнаешь, гад, как обижать мужей!"
Смотрю - пять мужиков, вон Евстигнеев Ванька,
а рядышком Витёк, угрюмый Манькин муж,
на бабу посмотрел, вздохнул: "А где же Манька?"
А я ему: "Витёк, прими холодный душ!"
Ванятка, кореш мой, обрадовался, шельма;
"Так, значит, Маньку ты не трогал? Во дела!" -
"Да что вы, мужики, протрите, на хер, бельма!
Со мною Дженифер, студентка из Орла". -
"А что ты делал с ней? Глянь, чёрная какая". -
"Ты негритянок, что ль, не видел никогда?" -
"В натуре, негра, блин! Ну, я офигеваю!" -
"Она фотомодель. Женюсь я, Ванька, да".
"На свадьбу пригласишь?" - "Так здесь и отыграем.
А ты, Витёк, не плачь, найдём твою жену!
Но ружья в подпол, чур, пока не убираем!
Две тыщи сотый год пусть ждет от нас войну".
Вадим Степанцов
Заколдованное место
(Россия через 100 лет)
На берегу Оки пиликала гармошка,
под старою ветлой топтал гусыню гусь.
Упившаяся в дым смазливая бабёшка
сказала мне: "Пойдём скорее, я боюсь".
Опять мне повезло, опять мужья и братья
погонятся за мной, обрезами тряся,
дай бог, красотку хоть успею заломать я,
а то ведь ни за что завалят, как гуся.
Опять я загулял на свадьбе деревенской,
и поначалу было всё как у людей,
да чуток я к словам о горькой доле женской,
и вышло вновь, что я - развратник и злодей.
У тихого ручья среди густой крапивы
мы наконец-то свой остановили бег,
и под густым шатром к земле припавшей ивы
забылись мы в плену Эротовых утех.
И воздух, и земля, и травка, и листочки -
всё завертелось вдруг, слилось и расплылось,
медовый женский стон звенел, как эхо в бочке,
и время как табун мустангов вскачь неслось.
Когда мы, наконец, отлипли друг от друга,
пригладили вихры, стряхнули грязь с колен,
Я понял, что не та - чуть-чуть не та округа,
что порастряс мозги Эротов бурный плен.
Мы вышли на большак - подруга обомлела,
я тоже пасть раскрыл со словом "твою мать";
висело над землей космическое тело,
ну а деревню я вообще не мог узнать.
Ряд беленьких домов под красной черепицей,
заборов и плетней нигде в помине нет,
селяне - как в кино, улыбчивые лица,
и каждый просто, но с иголочки одет.
"Здорово, мужики! А Ванька Евстигнеев, -
затараторил я, - где мне его найти?"
Уставились на нас, как пидоры на геев,
и лыбятся стоят, вот мать твою ети!
Потом собрались в круг и стали по-английски
мурчать и стрекотать: "Йес, йec, абориген!" -
а кто-то притащил хлеб, виски и сосиски,
и кто-то произнёс по-русски: "Кушай, мэн".
Я вскоре разузнал, коверкая английский,
что на дворе уже две тыщи сотый год.
Я выругался: "Fuck!" - и поперхнулся виски,
и по спине, смеясь, стал бить меня народ.
Так, значит, вона как! Профукали Расею!
Сожрал нас, как гуся, зубастый дядя Сэм.
Ну, ладно, вот сейчас напьюсь и окосею,
за родину, за мать, натру лекало всем!
"Xeй, ю, абориген, - кричат американцы, -
тут свадьба, заходи, почётный будешь гость!"
Ах, свадьба? Хорошо! Закуска, бабы, танцы.
Сама собой ушла и растворилась злость.
"Жених наш - астронавт, - втирают мне ковбои,
а бабу отхватил, прикинь, - фотомодель!"
Я с грустью посмотрел на небо голубое.
Да, видимо и здесь устрою я бордель.
И как я загадал - так всё и получилось.
К невесте я подсел - и вмиг очаровал,
так рассмешил ее, что чуть не обмочилась,
а жениху в бокал стрихнина насовал.
Жених пошёл блевать, а я шепчу невесте:
"Ну на фиг он тебе, тупой летун-ковбой?
К тому ж на кораблях они там спят все вместе,
и каждый космонавт немножко голубой.
А я бы бросил всё ради такой красивой,
собрал бы для тебя все лилии долин..."
Очухался, гляжу - опять лежу под ивой,
уже не с Манькой, нет - с фотомоделью, блин.
Одежда там и тут, трусы висят на ветке,
и пена на губах красавицы моей.
И голос из кустов: "Ага, попались, детки!
Сейчас узнаешь, гад, как обижать мужей!"
Смотрю - пять мужиков, вон Евстигнеев Ванька,
а рядышком Витёк, угрюмый Манькин муж,
на бабу посмотрел, вздохнул: "А где же Манька?"
А я ему: "Витёк, прими холодный душ!"
Ванятка, кореш мой, обрадовался, шельма;
"Так, значит, Маньку ты не трогал? Во дела!" -
"Да что вы, мужики, протрите, на хер, бельма!
Со мною Дженифер, студентка из Орла". -
"А что ты делал с ней? Глянь, чёрная какая". -
"Ты негритянок, что ль, не видел никогда?" -
"В натуре, негра, блин! Ну, я офигеваю!" -
"Она фотомодель. Женюсь я, Ванька, да".
"На свадьбу пригласишь?" - "Так здесь и отыграем.
А ты, Витёк, не плачь, найдём твою жену!
Но ружья в подпол, чур, пока не убираем!
Две тыщи сотый год пусть ждет от нас войну".
Вадим Степанцов