Юлия, 45 - 3 августа 2008 22:05

[COLOR=red]Крылатой пехоте, все тем, кто не вернулся домой, посвящается…
[/COLOR]
Неподвижный раскаленный воздух прилипает к влажному грязному телу, мешает идти, раздирает усталые легкие. Каменистая тропинка, едва заметная, больно ударяет в ступни, тело отзывается дьявольской усталостью натруженных мышц, резью ссадин и ушибов. Пыльный изодранный камуфляж, пыль во рту, пыль в воспаленных глазах. Хочется их закрыть, упасть, лежать, уснуть, прекратить эту изматывающую нереальную дорогу. Нельзя. Вокруг сколько глаз хватает – горы… ненавистные горы. Кажущееся бесконечным, из ниоткуда в никуда, ущелье, внизу – звонкий ручей, укрытый мирной прохладной зеленью. Впереди (где? сколько еще идти?) – свои, позади – стая, взявшая кровавый след. Сытая, спокойная, сильная стая.
А мы… нас только семеро… семеро живых из всего взвода. Лёха тащит на себе сильно контуженого, уже не приходящего в сознание Макса. Тащит остервенело, тупо, ему сейчас всё равно, жив тот, или нет. Все равно не бросит своего закадычного, с яслей еще, дружка, в этих сучьих горах… только вместе домой… или обоим сдохнуть. Крот, Пашка Кротов, с простреленным туго затянутым бедром еле ковыляет, тяжело опираясь на раненого в руку Саныча. Тот играет желваками и шипит сквозь зубы – два АКМа и вещмешок при каждом шаге хлопают его по плечу. Я таким же макаром веду Хому, Вадика Хомлянского, стараюсь не смотреть туда, откуда из-под бурых лохмотьев явственно тянет гнилым мясом. Стараюсь вообще не думать об этом. Это потом… а сейчас вперед, сколько хватит сил, вот только время… время против нас. Догоняют. Зловеще шевелится за спиной обманчивая тишина душного летнего полдня, крадущийся шорох ветра холодком по спине, беззаботные цикады где-то внизу… всё может взорваться в следующий миг. Серый, замыкающий строй, будто читает мои мысли. "Слышь, - догоняя, шепчет он. – я остаюсь. Буду прикрывать" Я не возражаю. Может, потому, что безумно устал, может, потому, что это должен был сказать я. Может, потому, что кому-то надо это сделать… иначе все тут ляжем. Серый улыбается, машет рукой "Не боИсь, старик. До встречи" Он почти сам себе верит. Скрывается за поворотом.
Мы идем… или скорее, ползем. Тишина сзади загустевает, дрожит в предчувствии, звенит напряженно. Сколько прошло? Час, два, три? Ползем. И вот оно – ожидаемое и тоскливо внезапное далекое горное эхо. Граната. Началось. Бьют в затылок отзвуки коротких автоматных очередей, такие же – в ответ. Уже не понять, где своя, где чужие, но пока строчат – значит, жив. Жив. Тягучее время, отмеряемое тяжелыми шагами… десять… двадцать… пятьдесят… жив… может, выберется и догонит? … сто… сто двадцать… тьфу, сбился, ну да шут с ним… главное, жив… Черт! Граната… вторая. Их оставалось две. Последняя. И ледяная, мурашками по коже тишина…

… последнюю – себе… Я помню, ты боялся плена. С тех пор, как нашли того парнишку. Мы делали вид, что не заметили, как ты, уже привыкший, казалось, ко всему, тяжело и мучительно блевал утренней тушенкой за валунами… "Нет, - уже потом, улыбаясь одними губами, шутил ты, - нет, уж лучше последнюю – себе". Да, Серый… последнюю – себе…
На мгновение привиделось его лицо, простое, ничем не примечательное, нос картошкой, сгоревший на тутошнем солнцепеке, серые с крапинками улыбчивые глаза, родинка на щеке, смешная, бабская, похожа на яблочную дольку… Эх, Серый. Но это потом, а сейчас дальше. Теперь нельзя не дойти…

* * *
Знойный день середины лета уже уходил в неспешные сумерки, когда Великие барабаны Танаи-Лу возвестили народу радостную весть. Горожане пели заздравные песни, плясали развеселые танцы на всех улицах и площадях, запускали фейерверки, пили дармовое пиво и восхваляли Вождя. В замке царило радостное оживление, с шутками, перемежавшимися взрывами беззаботного хохота, дворня готовились подавать праздничный ужин. Но в парадной зале, убранной золотом и пурпуром, не было места праздной суете. В благоговейном молчании нескольких десятков самых родовитых и достойных мужей вершилось древнее таинство Прихода в мир. Тихо потрескивали сальные свечи, отбрасывая неверные тени на бледное изможденное лицо Жреца Всезащитницы, которое, казалось, текло и менялось рябью подземного бездонного озера. Подле его ног нездешним голубоватым светом мерцали раосские руны. Старик, неподвижностью своей более напоминавший высохшее дерево, чем живую плоть, напряженно прислушивался к чему-то неимоверно дальнему, неуловимому ничьими боле ушами. И вдруг резко вскинул руки и начал Пророчество "Внимайте древнему Слову, Жизни прошлой и будущей… Истинно говорю вам, он был великим воином. Он взлетал на огромных серебряных крыльях под облака, а потом стремглав кидался с небес на врага, и не было его сильнее ни в горах, ни в степи, ни в лесах, ни в воздухе. В руках его вижу гром, за спиной его вижу молнию, на плечах – синь небесную. Он достойно жил и погиб, спасая жизни своих друзей и свою честь… Он будет великим воином и мудрым правителем, истинно вам говорю… "
Великий Вождь народа Слушающего Ветер держал на руках новорожденного сына, крепкого, черноволосого, с серыми в крапинку ясными глазками и приметной родинкой на щечке, похожей на яблочную дольку…

• 
• 
•