ТоварищСухов, 62 - 7 января 2011 21:15

[SIZE=-1] [FONT=Courier]
[COLOR=red] Продолжение [/COLOR]

Пытался я ей своим неуклюжим языком внушить другую, не терпящую отлагательств правду – бесполезно! И когда ее уход уже облекся в беспощадную реальность ее шубки, смог только прибегнуть, как к крайней мере убеждения, к такой уже бездоказательной фигуре речи с интонацией отчаянной мольбы: «Ну я тебя прошу, не уходи!»
При этом я тронул ее руку – но не душу, как сейчас же уловил. Так неужто, обуял меня тогда катастрофический вопрос, этой души нет вовсе? Даже в той, чьи идеальные черты с этой щемящей кромкой губ являли самый несомненный ее вид? Но без души мир мертв как труп – по поводу чего я ощутил такую безутешную тоску, что вовсе упал духом. Она же воспользовалась моей скорбной неполадкой с тем, чтобы сказать: «Ну все, я пошла, не провожай!» Чмок меня в щеку – и за дверь долой. Я только прокричал в порядке уже полной дичи:
– Вернись! Я буду ждать!
– С ума не сходи! – отозвалась она и была такова.
Но не успел ее горячий след простыть, все те слова, что как подушки Мойдодыра ускакали от меня, обратно прискакали – но где та грудь, которую путем их брать? И я давай впрямь ждать, что вдруг она еще одумается и вернется, приняв, как радиоволну, мой страстный призыв.
Так я довольно долго напрягал в ночной тиши свой слух, тщась уловить извне желанный скрип шагов. И когда всякая на то надежда уже рухнула, возбужденная душа все нипочем не соглашалась с этим примириться. Я чувствовал свое одиночество с почти физически несносной силой; меня осязаемо давила эта непрошибаемая, как бетон фундамента, стена непонимания между людьми. И как бы за ней ни прижало одного – другой и не икнет в ответ! Вот почему, вдруг понял я, так просто убивать: тот душераздирающий глас убиваемого убивающий просто не слышит, если души на самом деле нет. И если та, к которой сейчас рвется мой авральный зов, не отзовется, это грозит уже глобальной катастрофой: как человечество, оглохши в такой мере, может дальше жить?
Я уже пытался и ложиться, понимая, что в моем бредовом непризнании неутешительной действительности прока нет. Но стоило припасть к подушке, стук собственного сердца принимался мной за звук шагов – и я, как безумный, вскакивал к двери. Мне уже даже было все равно: хоть не одна беглянка, так другая; птица, зверь, хоть кто-нибудь, хоть по ошибке ткнулся б в мою дверь!
И уже заполночь, в таком зашедшем далеко угаре я, словно очнувшись и остановившись на скаку, оглядел свой погруженный в одиночество приют. И вздрогнул: все предметы в их знакомых очертаниях мне показались как подмененными. В них словно отлилась неизъяснимым образом их неживая, но зажившая какой-то жуткой жизнью мертвых суть. И только одно это мертвое и казалось сущим на земле, а жалкий налет плесени всего живого – каким-то мнимым и никчемным вздором.
И тут я уже точно понял, что пора мне спать – не то впрямь чего доброго свихнешься. Я разделся, погасил свет, лег – и стал помалу успокаиваться, обнадежено смекнув, что завтра будет новый день, душа, как от кошмарных детских снов, проспится; еще покатаемся с виновницей всей этой напасти на саночках – а там, глядишь, под вечер как-нибудь и допоймем друг друга.
И только я от этой мысли, засыпая, даже улыбнулся, как в полной комнатной тиши раздался страшный не то скрежет, не то хруст – словно кто-то раздирал вблизи лист кровельной жести. Я так и ссыпался с кровати, очутился в два прыжка у двери, зажег свет и ошалело огляделся. Никого и ничего – да и кто б мог тут быть? Не призраки же с того света – скорей всего мне просто примерещилось на пьяный мозг, который впрочем был уже не столько пьяным, сколько переутомленным. И так уже хотелось спать, что я, не долго думая, решил, что да, конечно, это нервы, а не призраки шалят. Погасил свет и вернулся на кровать в надежде поскорей утопить во сне подкожный страх.

[COLOR=red] Окончание ниже [/COLOR]

• 
• 
•